Как нет рыбы без костей, так нет людей без недостатков

- Родилась в Сиэтле, живет в Сиэтле и умрет, скорее всего, в том же Сиэтле.
- Передавалась от матери по мужикам как эстафетная палочка, по сей день не уверена, кого звать матерью, а кого отцом.
- Выживает с целью найти сестру и, при хорошем раскладе, приемных родителей.

чтиво

О матери Мэтью ей самой не было известно ровным счетом ничего. Помимо того, что она ее, несомненно, родила – кто-то же должен был это сделать. Даже Иисуса к Марии не аисты на горбу припёрли. А потому, женщина, имя которой отец девицы не поминал всуе без особо веской причины, определённо принадлежала к той породе кукушек, что не были наделены материнским инстинктом. Зато была достаточно эгоистична для того, чтоб свалить заботу о ребенке на вернувшегося в отпуск из горячей точки мужа и укатить в какой-нибудь Вегас.
Маленькая Мэтью шаталась без надзора, где придётся, убегая от строгих старущенций и играя с бродячими кошками, заглядывалась на красивых девочек в пышных платьицах и на их мамочек с поджатыми губами, гуляла по супермаркетам, воображая, что когда-нибудь купит это всё. Она рано поняла: чем реже она попадается на глаза, тем меньше на неё будут орать, а потому или сидела в углу, как мышь, или носилась до темноты подальше от родного дома. Наученная горьким опытом, она совсем не пыталась подластиться к незнакомцам, дабы поклянчить печенье или красивую заколочку для волос. Классная руководительница пыталась как-то повлиять на подопечную, однако та воспринимала посиделки за чашкой чая или пластилином без энтузиазма, хотя все предлагаемые вкусности ничтоже сумняшеся съедала.
Школа никаких талантов у ученицы не выявила. За исключением лабораторных работ на биологии и химии, Мэтью воодушевления не проявляла, хотя препарировала крыс и лягушек с особым энтузиазмом. Порой её заставали за книгой в библиотеке, однако чаще ловили с невыполненным домашним заданием. В клубах она не состояла и преданными друзьями не обзавелась, потому ей снова доставались пустыри и бродячие кошки. Лет в одиннадцать ей вдруг вздумалось научиться фигурному катанию, однако каток накрылся дюжиной медных тазов одним суровым отцовским "нет".
Разумеется, прошедшие годы не прибавили любви к всё сильнее выделяющейся из семьи дочери, которая то и дело бывала бита за какую-нибудь провинность или просто так. Папаша всё чаще прикладывался к бутылке и иногда внезапно болел, но последнее ему ничуть не мешало продолжать «воспитывать» родную кровь. В школе старательно не замечали, как бестолковая хулиганка вздрагивает от резких движений и отшатывается от неожиданных касаний, а сама Мэтью жаловаться на несчастную судьбу не торопилась. Можно было перетерпеть и уползти, зыркая из своего угла, или убежать и слоняться по городу. Мать забеспокоилась только тогда, когда, вернувшись однажды с работы, обнаружила побитую дочь в компании мужниного трупа, однако внешних повреждений не было, и вскрытие подтвердило диагноз: рак лёгких, после чего все успокоились. Разве что Мэтью наотрез отказывалась смотреть на людей и перестала следить за собой, но она – как было решено большинством голосов – всегда была с придурью.
Пятнадцатилетняя Мэтью не переживала о случившемся от слова совсем. Чертов мудак заслужил. Матери Мэтью тоже ума не прибавилось. По воле случая ей удалось завязать интрижку с каким-то владельцем мелкого бизнеса Томасом Уилсоном, на которого она скоропостижно сбросила груз ответственности за собственную дочь, без зазрения совести растрачивая бюджет семьи Уилсонов. Уилсон старший не был идиотом, но оказался крайне терпеливым. Лавочку для матери Мэтью он вскоре прикрыл, но успел прикипеть душой и сердцем к самой Мэтью. Выставить ее вместе с матерью рука не поднялась, да и родная дочь, Стейси, вдруг выразила свое явное несогласие. Недолгая волокита с документами, немного денег в черную кассу органов опеки и Мэтью Шеферд стала официально Мэтью Уилсон [хотя сама она по-прежнему представляется как Шеферд]. Томас был не прочь и имя приемной дочери сменить, уж больно "мальчиковое" было оно, но та наотрез отказалась.
Приемная семья приняла Мэтью без особого энтузиазма, но достаточно хорошо для того, чтобы к шестнадцати годам девица перестала быть "шуганой терпилой". Теперь за попытки высказать свое мнение щеки не горели от хлестких отцовских пощечин, а редкие просьбы не прерывались суровым "нет" на корню. Что же касается родной дочери Уилсонов, то с малышкой Стейси Мэтью была заочно знакома. Младшая из Уилсонов училась в той же школе, что и Мэтью, но на пару классов младше. Шеферд не скрывала тот факт, что завидовала Стейси черной завистью, когда видела ту среди толпы на платном городском катке, как и не скрыла тот факт, что малышка Стейси начала привлекать и импонировать ей.
Сложно объяснить тринадцатилетней девочке, что трахаться с сестрой это нормально, что когда тебе нравится кто-то своего пола это тоже нормально, но еще сложнее, если это твоя потенциальная сестра. Пусть и не кровная. Но когда это все же удалось, отношения Мэтью и Стейси стремительно пересекли черту родственных связей. Знакомым и родителям, друзьям и учителям, каждому не объяснишь, что если вы не являетесь кровными родственниками, то отношения между вами так же нормальны, как между другими людьми. Впрочем, скрывать вскоре стало так же бессмысленно, как и пытаться что-то кому-то объяснить.
Отношения со Стейси, пожалуй, единственные отношения, ради которых Шеферд готова что-то делать, чем действительно дорожит и что ценит. На мнения потенциальной родни и разговорчики за спиной спиной не обращает внимания и Стейси призывает к тому же, хотя знает, насколько сложно ей это дается.

Когда на телефон поступило первое sms-оповещение о ядерной атаке, Мэтью восприняла все как глупый розыгрыш, но невольно подалась всеобщей панике, оказавшись в большой давке в торговом центре. Первой мыслью было - найти Стейси и убедиться, что та в порядке, второй - спастись самой. Шансов сопротивляться большой толпе было крайне мало, вовлеченная в общий поток людей, Мэтью с основной массой людей была заперта в подсобном помещении цокольного этажа ТЦ с мнимой надеждой, что это поможет пережить трагедию.